В самом конце хутора, развесив одежду на кусте шиповника, смуглая девчонка лет тринадцати сидела на волчьей шкуре, скрестив ноги по-турецки, и играла на флейте, не замечая никого и ничего. Ветер колыхал ее товар – пушистые жилеты из овечьих шкур, одежду из кожи, простенькую крестьянскую обувь, уздечки, упряжки, тыквенные баклаги с закручивающимся горлышком, обернутые кроличьим мехом. Прямо на земле на мешковине лежали самодельные музыкальные инструменты: дудки разных размеров, свирели, что-то типа балалайки, но с двумя струнами.
– Купи мне свирель, – попросил Эд.
– Ты умеешь играть? – удивилась я, останавливая Огника.
– Да. Мру с тоски, а так все же веселее.
Девочка оборвала мелодию, встала. На ней были мужские кожаные штаны и рубаха до колен. Услышав просьбу Эда, она сгребла дудочки, выбрала самые, на ее взгляд, лучшие и протянула мне:
– Они все стоят три о. То есть, каждая – три, а все вместе… – она прищурилась, считая в уме.
– Двенадцать. – Я отсчитала деньги и не удержалась, спросила: – А баклаги пустые? Есть что-нибудь съестное или попить?
Девочка воровато огляделась и прошептала, вставая на цыпочки:
– В двух – медовуха! Хорошая, папка сам делал из дикого меда и пшеницы! Стоит три о вместе с баклагой. Но одна, не две.
– Две о, – игриво прищурилась я.
– Ладно! – радостно кивнула девчонка, взяла деньги за дудочку и за флягу.
– Ты собираешься напиться? – поинтересовался Эд, когда мы заехали в лес.
– Да, ночью холодно. И тебе советую.
Не глядя на него, я открутила крышку и глотнула – жидкость обожгла горло, но удалось не закашляться. Спустя минуту по телу разлилось тепло, и появился какой-то горячечный азарт.
Эд на меня даже не смотрит. Может, на девушку, похожую на меня прежнюю, он и обратил бы внимание, но увы, я теперь другая. Интересно, тут есть мой двойник или она умерла, не родившись? Или весь ее род умер? Здесь живет меньше людей – не могут у всех быть двойники.
Я нынче не Оля не только телом, но и разумом. Да, я по-прежнему отзываюсь на это имя, но она никогда не делала того, что делаю я. Она не находила радости в безумных поступках и сексе с первыми встречными. Она не привязывалась к каждому, кто погладит по голове, ее любовь не была такой разрушительной, страсть – всепоглощающей, тоска – безграничной. Я не знаю, что с этим делать.
Ну и ладно. Не буду обращать внимания на Эда и веселить его тоже не буду, лучше страдать молча и не тешить себя иллюзиями.
Эдуард… То есть Ледаар в повозке заиграл на свирели, полилась мелодия – прекрасная, грустная, легкая, как ветер. Казалось, что это не человек извлекает звуки из инструмента, а поет сама природа. Отыграв, Эд исполнил какую-то простенькую песенку и спросил:
– Ты петь умеешь? Спой, это же «Дочь трактирщика».
– По-моему, я говорила, что потеряла память, когда проснулась, – отмахнулась я.
Эд не стал упрашивать «спой, птичка», сыграл вторую песенку, затем третью, будто бы дразнил меня. Ну, ладно, будет тебе песенка… Только я собралась спеть, как поняла, что по-русски он не понимает. Ну вот и славно, пусть гадает, что это за язык. Или по-английски ему спеть? Что я помню из Битлов? Затянуть, что ли, Girl?
Так я и сделала. Голос у Вианты был высоким, серебристым, многослойным, ей, то есть мне легко давалось вибрато. Эд перестал играть, прислушался и спросил, когда я закончила:
– Ничего не понял. Ни слова, но ведь там есть слова?
– Ты когда-нибудь был за Вратами? – сменила тему я.
– В Беззаконных землях? – Он снова уселся на козлы. – Не был. Туда наши не хотят, говорят, только магам можно. Но я и не хочу, если честно. Там творится странное.
– А мне было бы интересно посмотреть на диковинных зверей. Еще говорят, что где-то там находится Изначальный дом, откуда началось творение… Ты веришь в историю Аделии?
– Которая вернулась на много лет назад, чтоб выйти замуж за любимого? Даже не знаю. Дети, возникшие из пустоты, новые острова на краю света… Слишком все это волшебно.
– А я не верю в край света. И знаешь почему? Потому что его просто не может быть. Ты считаешь, что земля – блин, который плавает в тумане. А под нами что, знаешь? А там? – Я запрокинула голову и посмотрела в темнеющее небо.
Ну вот, понесло! Хватит болтать, ему не обязательно знать, что планета круглая, а вселенная бесконечная, что звезды не прицеплены к небу, и солнце – не свеча. Лучше думай, что тебе не интересен суеверный необразованный мужчина. Я покосилась на его сильные загрубевшие руки, вспомнила тренированное тело, и закружилась голова от сладкого предвкушения. Ну зачем он сел сюда? Валялся бы себе в телеге!
– Никто не знает, – сказал он после минутного раздумья, а я передала ему поводья.
– Вот. Ищи поляну, где мы заночуем, а я пойду поваляюсь, а то что-то устала.
Чтобы не видеть его и не соблазняться, я даже полог задернула, легла на перину рядом с бесчувственным Арлито, на всякий случай похлопала мага по щеке. Спишь? Ну и спи. Я еще раз приложилась к горлышку баклаги. После третьего глотка захмелела и даже ненадолго задремала. Проснулась от того, что телега больше не тряслась. Выглянула из нашей кибитки: она стояла посреди поляны, окруженной с одной стороны березами, с другой – соснами. Трава здесь была высокая, сочная, кое-где примятая коровьими лепешками. На западе синела вода небольшого пруда, окруженного кустарником с круглыми синими ягодами – в привычном мире такой не растет.
Ни коня, ни Ледаара. Интересно, куда они подевались? Неужели он взвесил «за» и «против» и решил, что ему не по пути с врагом рода? Мы, конечно, не пропадем, но время потеряем. И Ледаара придется забыть, смириться с тем, что где-то есть он… Где-то вне меня.
Слезы навернулись на глаза, я пнула телегу со всей силы, и перед глазами потемнело от боли. Выругавшись по-русски, я села прямо в траву и разрыдалась, не стесняясь ахать и всхлипывать – все равно никто не услышит.
Опомнилась я только, когда рядом что-то загрохотало. Вскинула голову и увидела перед собой Эда. Одной рукой он держал убитого кролика, вторую распрямил, и в траву падал прижатый к рубахе хворост.
– Ты чего, маленькая? – Он сел на корточки и заглянул в глаза, будто пытался найти там ответ.
– Ой, – пролепетала я и потупилась, чтобы волосы рассыпались по плечам и скрыли улыбку. – Как неловко, я не думала, что ты придешь… так скоро.
– Что случилось? – спросил он и положил руку на спину – я замерла и взмолилась, чтобы он подольше не убирал ее. А потом не сдержалась, прильнула к нему, уткнулась носом в рубашку на груди, жадно вдохнула родной запах.
